Лир Эдвард — Повесть о четырех ребятишках, объехавших вокруг света

Демурова Нина — Лир Эдвард — Повесть о четырех ребятишках, объехавших вокруг света

Рубрика: Перевод

(продолжение. Начало в №3)

По прошествии времени Четверо ребятишек прибыли в страну, где не было домов, а вместо них стояли бесчисленные ряды огромных откупоренных бутылок ослепительного и на диво впечатлительного синего цвета. В каждой из этих синих бутылок сидело по Синей навозной мухе, и все эти интересные насекомые, не смолкая, поддерживали между собой самую обширную и сельскую гармонию – такого совершенного и жалкого согласия не сыскать, пожалуй, во многих частях света. Виолетта, Слингсби, Гай и Лионел необычайно поразились этим удивительным и назидательным сборищем и, испросив предварительно у Синих мух согласие (которое было им весьма любезно предоставлено), подплыли к берегу и занялись приготовлением чая прямо перед строем бутылок. Правда, чая у них не оказалось, и потому они просто кинули в кипяток камешки, а Квенгл-Венгл сыграл над ним на Аккордеоне кое-какие песенки, в результате чего, разумеется, чай тотчас заварился, и притом очень крепкий.

Тут четверо ребятишек завязали с Синими мухами разговор в безмятежном и изысканном стиле, хотя и с несколько жужжащим оттенком, вызванным, главным образом, тем, что каждая из мух держала в зубах небольшую одёжную щётку, что, понятно, давало дополнительный звучный эффект.

– Но почему, скажите на милость, – спросила Виолетта, – вы живёте в бутылках? И уж если селиться в бутылках, то почему не в зелёных, лиловых или, наконец, жёлтых?

На этот вопрос ответила престарелая Синяя муха:

– Просто мы нашли эти Синие бутылки готовыми для заселения, – вернее, их нашли ещё наши прапрапрапрапрапрадеды, которые и решили в них поселиться. Когда наступает зима, мы переворачиваем их вверх дном, в результате чего почти всегда согреваемся, а ведь вам хорошо известно, что бутылки любого другого цвета не обладают этим свойством.

– Разумеется, нет, – согласился Слингсби. – Однако позвольте вас спросить, чем же вы питаетесь?

– В основном, пирожками с устрицами, – отвечала Синяя муха. – А если их нет, то студнем из Русской кожи с Малиновым Уксусом.

– Ах, объеденье! – вскричал Гай.

Лионел воскликнул:
– Ура!

А Синие мухи подхватили:
– Ж-ж-ж!

Тут престарелая Муха сказала, что настал час Вечерней песни, и, повинуясь её сигналу, мухи разом роскошно и звучно зажужжали, так что мелодичные и прилипчивые звуки плавно поплыли над водой, отдаваясь эхом от голосистых головок голенастых Синичек, расположившихся на пышных попутных холмах с той безмятежной и болезненной вкрадчивостью, коя присуща лишь истинной добродетели. С усеянных звездами небес слобациозно светила Луна, заливая на удивление великолепным и тривиальным светом гладкие и сверкающие крылья и спины Синих Мух, в то время как вся природа радостно откликалась на эти уникальные лазурные обстоятельства.

Не раз в грядущие годы наши юные путешественники вспоминали об этом вечере как об одном из счастливейших в своей жизни; было уже за полночь, когда Квенгл-Венгл поднял парус, предварительно водрузив Маслобойку и Чайник на место, а Киску-Кисаньку на корму, и Дети поочерёдно и нежно простились с Синими Мухами, которые скопом подступили к самой кромке воды, чтобы наблюдать, как наши Путешественники всходят на борт.

В знак прощального уважения и почтительности Виолетта сделала низкий, до самой земли, реверанс и воткнула одно из уцелевших Попугаевых перьев в видневшиеся на затылке волоски самой приятной из Синих мух, а Слингсби, Гай и Лионел преподнесли им три коробочки с Чёрными Булавками, Сушеными Фигами и Английской солью, после чего они покинули эти блаженные берега навсегда.

Взволнованные всеми этими чувствами, наши юные путешественники тот же час прыгнули в Чайник и погрузились в глубокий сон. Но по всему берегу долго еще раздавались раздельные звуки сурово сдерживаемых рыданий, и смутное множество существ смущённо сморкались в носовые платки, с грустью глядя вослед кораблю, уносившемуся по бурным волнам всё дальше и дальше от Страны Блаженных Синих Мух.

В последующие несколько дней ничего особенного не происходило, если не считать того, что, проплывая мимо плоской песчаной косы, Путешественники увидали необычное и приятное для глаз зрелище: огромное множество Крабов и Раков – шестьсот или даже семьсот – сидело у края воды, пытаясь размотать целую гору бледно-розовой шерсти, время от времени смачивая ее Лавандовой водой, смешанной с Негусом из Белого Вина.

– О корявые крабы, чем мы можем вам служить? – спросили Дети.

Крабы отвечали:
– Благодарим вас от всей души. Мы хотим связать из шерсти варежки, но не знаем, как это делается.

На что Виолетта, превосходно разбирающаяся в искусстве вязания варежек, спросила:

– А ваши клешни отвинчиваются или они закреплены намертво?

– Их легко отвинтить, – отвечали Крабы, после чего положили у лодки кучу клешней, с помощью которых Виолетта расчесала всю бледно-розовую шерсть и связала из нее такие чудесные Варежки, что просто загляденье!

Крабы разобрали свои клешни и привинтили их обратно, радостно натянули варежки и быстро удалились на задних ногах, распевая громкими серебристыми голосами минорные песни.

А четверо ребятишек поплыли дальше и плыли до тех пор, пока не достигли большой и широкой равнины поразительных размеров, на которой поначалу ничего нельзя было заметить. Впрочем, когда наши Путешественники зашагали вперед, в чрезвычайном и мутном отдалении появился некий предмет, который по приближении и внимательном куриозном рассмотрении показался каким-то существом в огромном белом парике, сидящим в кресле, составленном из Мягких Бисквитов и Устричных Ракушек.

– На человека что-то не похоже, – произнесла Виолетта с сомнением.

Дети никак не могли понять, что же это такое, пока Квенгл-Венгл (который однажды уже совершил кругосветное плавание) не воскликнул тихо громким голосом:
– Да это Ко-оператиный Кочан Цветной Капусты!

Так оно впрямь и было, и то, что они приняли поначалу за огромный парик, оказалось кочном цветной капусты, у которого вовсе не было ног, хотя он очень неплохо передвигался при помощи изящных колебаний своей кочерыжки, благодаря чему экономил на чулках и башмаках.

Пока наши мореходы взирали на него со смешанным чувством любви и омерзения, кочан вдруг поднялся и весьма пламдомфиозно устремился в направлении заходящего солнца, поддерживаемый двумя сверхъответственными конфиденциальными огурцами и толпой Трясогузок, шествовавших впереди по трое в ряд, – пока наконец не скрылся из виду у западной черты горизонта в хрустальном облаке потогонного песка.

Это необычайное зрелище, разумеется, потрясло наших Путешественников; не медля ни минуты, они возвратились в лодку с огромным аппетитом и сильным чувством недоразвитой астмы.

Вскоре им пришлось проплыть прямо под нависшими над водой огромными скалами; с вершины одной из них крайне одиозный мальчишка в розовых гольфах и с оловянной миской на голове швырнул огромную Тыкву в их корабль и тотчас его опрокинул.

Впрочем, это не имело последствий, ибо все наши ребятишки хорошо плавали; более того, они предпочли оставаться в воде до тех пор, пока не взошла луна и вода не стала прохладной, – тогда они безо всяких разстираний…нет, безо всяких раз-думий… влезли в лодку. Меж тем Квенгл-Венгл швырнул Тыкву назад с такой силой, что она ударилась о скалу, на которой сидел злобный мальчик в розовых гольфах и, будучи наполнена Шведскими спичками, исподтишка разорвалась на тысячу кусочков, от чего скалы тотчас воспламенились и одиозного мальчишку так припекло, что гольфы у него от этой неприятности позеленели, а нос обуглился и отвалился.

Через два-три дня после этого происшествия наши мореходы приплыли в другое место, где решительно ничего не обнаружили, кроме широких и глубоких рвов, заполненных Тутовым Джемом. Оно принадлежало многочисленным крошечным Желтоносым Обезьянкам, изобиловавшим в этих краях, которые заготавливают Тутовый Джем, чтобы питаться им зимой: смешивают его с бледным бульоном из барвинков и подают в мисках из Веджвудского фарфора, которые свободно и повсеместно произрастают в этих краях. Лишь одна из Желтоносых Обезьян оказалась на месте – она крепко спала; однако четверых наших Путешественников, а заодно и Квенгла-Венгла вместе с Киской-Кисанькой, так устрашила сила и кровожадность ее храпа, что они просто прихватили чашечку этого Джема и без промедления вернулись к лодке.

Однако тут они к своему ужасу обнаружили, что лодку вместе с маслобойкой и Чайником схватил в свою пасть огромный Мор Скойпаук, свирепый водяной хищник, на которого и смотреть-то жутко и который, по счастью, водится только в этих чрезмерных широтах.

Миг – и Мор Скойпаук раскусил красавицу-лодку на пятьдесят тысяч миллионов сто триллионов кусочков; и Виолетте, Слингсби, Гаю и Лионелу тотчас стало ясно, что они больше не смогут прелиминировать свое путешествие по морю.

Пришлось нашим Путешественникам решиться на продолжение своих странствий посуху; по счастью, мимо как раз ненароком проходил престарелый Носорог, и они поспешили воспользоваться этим случаем: ребятишки уселись к нему на спину, Квенгл-Венгл пристроился у него на роге, держась за его уши, а Киска-Кисанька повисла на кончике его хвоста. Так они и отправились в путь, имея в запасе четыре горошинки и три фунта картофельного пюре на всю дорогу.

Им, впрочем, удалось поймать немало куриц, индеек и прочих птиц, которые непрестанно садились на голову Носорога, чтобы клевать зерна растущих там рододендронов; этих пернатых они жарили самым прозрачным и удовлетворительным способом на огне, разведенном в самом конце Носорожьей спины.

Все это время наших Путешественников сопровождала толпа Кенгуру и Гигантских Журавлей, движимых любопытством и самомнением, так что дети не испытывали недостатка в обществе и продвигались вперед, если можно так выразиться, обильной и триумфальной процессией.

Так-то по прошествии восемнадцати недель они и достигли благополучно дома, где восхищённые родственники встретили их с радостью, умеренной презрением, и где они, в конце концов, приняли решение отложить осуществление дальнейших планов путешествий до более подходящих обстоятельств.

Что до Носорога, то в знак своей благодарной к нему привязанности наши путешественники велели немедленно его умертвить и сделать из него чучело, каковое и выставили у дверей отчего дома в качестве Диафонического Дверного Скребка для Обуви.